Алексей Улько

Для понимания любой группы значений, в особенности, претендующей на существование в виде творческого или научного произведения, необходим соответствующий контекст. Еще Георг Гадамер убедительно показал, что любое окказиональное употребление знаков отличается от «синонимичного» ему. Произведение, высказывание, текст или знак образует с контекстом тонко взаимодействующую систему. Поэтому, представляя некоторые самаркандские тексты, мне хотелось бы очень кратко и выборочно рассказать об основополагающем факторе, их объединяющим – о Самарканде.

Подобно трем Солнцам Юлиана Отступника, существует как минимум три Самарканда. Первый, внешний Самарканд, столица одноименной области Республики Узбекистан, древний город, расположенный у подножья Чупанатинских высот, нас здесь не интересует [чу, слышу грозный порыв ветра с маньчжурских высот – прим. VN]. О нем можно прочитать в различных энциклопедиях и исследованиях, в том числе доступных в интернете. Второй Самарканд представляет собой видение и интерпретацию первого, но изнутри. Можно образно сказать, что он является эфирным , тогда как Самарканд внешний – физическим телом города. В настоящем вступлении речь пойдет о той части внутреннего Самарканда, которая предстает нам, авторам текстов, включенных в настоящую подборку в качестве актуального бытия, Dasein, и которое по своему характеру может сильно отличаться (и действительно отличается) от сиюминутного бытия других жителей города. И наконец, третьим является Самарканд скрытый – элемент ноосферы, в котором только и обретаются наши авторы, элемент, который можно сравнить с душевным телом города. Он состоит из переживаний, связей, воззрений, драматических событий во времени и пространстве, относящихся к некоторым личностям, в том числе и к авторам этого раздела. Прежде чем перейти к краткому рассказу о Самарканде внутреннем и Самарканде скрытом, я хочу лишь заметить, что не считаю себя компетентным рассуждать о душевной и тем более духовной составляющей Самарканда, и оперировать в этой связи такими терминами, как Душа ощущающая, Душа сознательная, Самодух и др. В данной статье речь будет идти исключительно об остальных двух латентных материальных элементах самаркандского бытия, параллельных внешне-физическому.

Внутренний Самарканд

Введение

Внутренний Самарканд можно определить в первом приближении как Самарканд внешний глазами тех, кто обитает в Самарканде скрытом . Для того, чтобы составить себе верное представление об этом явлении, необходимо известное усилие воли по отвлечению от внешнего и сосредоточение на внутреннем переживании, предстоящем впечатлениям от физических объектов и явлений, о которых пойдет речь ниже.

Историческая топография

Расположенный между рекой Зеравшан и древним каналом Даргом на средней высоте 702 метра над уровнем моря, Самарканд представляет из себя в сущности, пять городов, нанизанных друг на друга во времени и пространстве. Два первых города , античный и средневековый, расположены на территории городища Афрасиаб и физически представляют собой глиняные холмы, образовавшиеся на месте величественных храмов, замков и городских построек. Центром этих городов является Цитадель, многократно штурмовавшаяся и перестраивающаяся персами, македонцами, арабами и другими народами, вплоть до монголов, которые разрушили систему водоснабжения города и лишили его жизни. Цитадель нависает над рекой Сиаб (Черная река), и с нее хорошо виден весь Афрасиаб, по улицам которого когда-то ходили Бодхидхарма, Сунь У Кун, Заратустра, Омар Хайям, Кусам ибн Аббас, Александр Македонский и другие выдающиеся люди, давно обратившиеся в прах. Цитадель может иметь особенное значение для жителей скрытого Самарканда, о чем будет сказано ниже.

Постройку третьего города , примыкающего к Афрасиабу с юга, связывают с человеком, известным в арабской традиции как Тимур бин Тарагай Барлас, в европейской – как Тамерлан, а в контексте современного Узбекистана называемого Амир Темур. Самарканд Тимура, потрясавший воображение современников, начал постепенно приходить в упадок и превратился к середине XIX века в свое жалкое подобие и лишь впоследствии возродился к более современной жизни. Населенный преимущественно таджиками, и вмещающий в себя большинство известных памятников архитектуры, этот район внешнего Самарканда известен под названием Старый город. Из числа архитектурных памятников Старого города наиболее известным является Регистан, который лорд Керзон назвал «самой благородной общественной площадью в мире». Фактически даже сейчас наиболее живым памятником Самарканда продолжает оставаться некрополь Шах-и-Зинда. Названия самых известных архитектурных сооружений Старого города с одной стороны, говорят сами за себя: Песчаное Место, Живой Царь, Могила Правителя, Обитель Духа, а с другой, требуют герменевтического истолкования.

Четвертый город , часто называемый самаркандцами просто Город, был основан в 1868 году к юго-западу от Старого города российскими колонистами. Отделенный от Старого города бульваром и не сохранившейся до наших дней крепостью, от которой идут расходящиеся веером улицы, Город, в сущности, является подлинным центром современного Самарканда. В географическом и историческом смыслах его основными компонентами являются Самаркандский Университет, расположенный по обеим сторонам бульвара; Центральный парк, на территории которого располагались здания офицерского и дворянского собраний, а также церковь, в своей последней ипостаси известная как Дом поэтов; центральная пешеходная улица, носившая имена генерала Кауфмана, Ленина, Независимости и Алишера Навои и различные любопытные здания, построенные на рубеже XIX и XX веков.

Ключевыми событиями, предопределившими взаимоотношения между третьим и четвертым городом, стали передача легендарного Корана Османа царским властям и семидневная осада крепости Самарканда, которую защищал гарнизон в пятьсот человек, противостоявший 60-тысячному войску противника. Позволю себе лишь напомнить основные факты для возможной интерпретации этих событий.

Физически Коран Османа является старейшим списком Корана (шестым по счету), обагренным кровью третьего халифа Османа ибн Аффана, убитого в 655 году в Медине мусульманами, недовольными его непотизмом. Али ибн Абу Талиб, четвертый праведный халиф, которого пророк Мухаммед называл «ключом к городу наук», уже тогда обладавший священным мечом Зульфикар (самым известным из девяти мечей пророка; имеющим отношение к звуку ), разгромил своих противников из Басры и перевез Коран в Куфу. Не позднее 1402 года Тимур захватил Куфу и перевез Коран в Самарканд вместе с останками Св. Даниила (автора интерпретации сна Навуходоносора об истукане как предсказания о пяти царствах). Здесь важно отметить, что и Али, и Св. Даниил были захоронены в различных географических точках земного шара. (Али – в семи , Св. Даниил – в трех ). Коран Османа попал в руки полковника Абрамова (будущего губернатора Самарканда) в 1868 году, затем оказался у генерала фон Кауфмана, который передал его для исследования в Санкт-Петербург, где рукопись хранилась в Императорской Публичной Библиотеке наряду с Синайским кодексом Нового Завета и Ленинградским кодексом Ветхого Завета. В дальнейшем по указанию Ленина Коран был доставлен мусульманам Уфы, а в 1989 году – в Ташкент, где он находится по сей день, подобно шотландскому Коронационному Камню Судьбы, поддерживающему (с 1996 года – виртуально) трон британского монарха. Очевидно, что даже указанные выше имена, числа и значения могут быть соположены и прочитаны в различных смыслах, уводящих далеко за пределы настоящего текста.

Успешную оборону Самаркандской крепости осуществили «95 человек саперов, четыре роты 6-го батальона, в котором, вместе с музыкантами и нестроевыми- которых можно было при необходимости вооружить ружьями- набралось до 520 человек, две пудовые мортиры, два батарейных орудия и четыре бухарских орудия, с двойным комплектом зарядов и 25 казаков, что все вместе составляло почти по одному здоровому на каждого больного и слабого, находившегося в лазарете». Осада началась 2 июня 1868 года, ровно через месяц после занятия Самарканда войсками фон Кауфмана, которые почти в полном составе вышли 30 мая в сторону Зерабулака. Обороной руководил комендант крепости майор фон Штемпель, хотя старшим офицером был подполковник Назаров, защищавший Бухарские ворота крепости. Самаркандцы, шахрисабзцы, найманы, китай-кипчаки, захватив город, бросились атаковать крепость одновременно в семи пунктах. В ходе штурма были понесены значительные потери, но героизм защитников превозмог фанатичный настрой превосходящего в численности противника. Особенно отличились такие офицеры, как подполковник Назаров, штабс-капитан Богаевский, капитан Шеметилло, капитан Михневич, подпоручики Сидоров, Черкасов и убитый в ходе штурма Служенко. В итоге семидневной осады в тяжелейших условиях было потеряно 180 человек убитыми, но гарнизон выстоял до возвращения основных сил фон Кауфмана. Следует отметить, что лишь седьмой гонец коменданта привез сведения об осаде крепости главнокомандующему. Это письмо, как, видимо, и предыдущие шесть, было написано на немецком языке. Сеид Музафар, бухарский эмир, писал своим командирам на фарси.

Как отмечает Мартин Викентьевич Лыко в своем «Очерке военных действий 1868 года в долине Заравшана», «примеров отдельных подвигов было много; но долг правды заставляет нас вспоминать с особым уважением имя художника г-на Верещагина, который, добровольно и с замечательным бескорыстием заняв место в ряду защитников Бухарских Ворот, во все время приступов к этим воротам служил примером храбрости, неустрашимости и поистине замечательной отваги.» Василий Верещагин получил за свои заслуги в обороне крепости орден Св. Георгия 4-го класса, а его первая персональная выставка картин «Туркестанской серии» прошла в 1873 году в знаменитом Хрустальном дворце в Лондоне. Верещагин впоследствии участвовал в русско-турецкой войне 1877 года и погиб 31 марта 1904 года при взрыве броненосца «Петропавловск» на японской мине, поставленной у Порт-Артура. Вместе с Верещагиным погиб командующий порт-артурской эскадрой вице-адмирал С.О. Макаров, 18 других офицеров и свыше 600 матросов. Начальник военно-морского отдела штаба Макарова, Великий Князь Кирилл Владимирович, находившийся рядом с адмиралом, был тяжело ранен, но остался жив, а после переворотов 1917 года провозгласил себя Императором и умер в 1938 году от последствий ранения. В 1995 году его останки были перезахоронены в Петропавловской крепости Санкт-Петербурга. Хрустальный дворец сгорел 30 ноября 1936 года.

Пятый город связан с градостроительной программой 1950-80х годов и представляет собой достаточно типичную для того времени застройку в виде жилых массивов, окончательно связавших основную часть Самарканда с поселком, выросшим вокруг железнодорожного вокзала. Не особенно примечательный с архитектурной точки зрения, пятый город вобрал в себя значительное количество поселений на территориях Багишамала (Сад ветров), Багдада, Саттепо (Желтый холм) и стал домом не только для приехавших строителей, но и для многих тысяч жителей этих поселений. Причудливо сложившаяся культурная среда пятого города породила ряд формальных и неформальных топонимов, таких, как Черная дорога, Залиния, Микрорайон, Выставка, Супер, Дальний лагерь, Мархабо, Поворот, Партсъезд, Кишмишка, БАМ, или Согдиана, возникающих из глубин народного, чаще всего – метонимического мышления и постепенно, в различном темпе, заменяющихся другими.

Таким образом, синхронически единый внешний Самарканд проявляет себя на внутреннем, собственно человеческом уровне, как диахроническое единство пяти частей. Более глубокий уровень диахронического и синхронического развития скрытого Самарканда будет рассмотрен ниже.

Климат и рельеф

Самыми важными понятийными чертами самаркандского климата являются те, которые в выгодную сторону отличают его от ташкентского. Известная легенда о самаркандских лепешках, которые не удалось воспроизвести в Бухаре по причине отсутствия там самаркандского воздуха, не поясняет его особенных качеств. По причине меньшей загазованности и большей высоты над уровнем моря воздух в Самарканде чище и суше, чем в Ташкенте. Здесь меньше выпадает осадков и более ветрено, что, с одной стороны, приносит ощутимое облегчение летом, но с другой, приводит к образованию большего количества пыли.

Существенной, но редко отмечаемой особенностью самаркандского рельефа является наличие в центре города огромного изогнутого оврага, отделяющего центральную часть города от северной. Этот живописный овраг, носящий неформальное название Шанхай, в свое время представлял собой убежище для деклассированных элементов общества, зачастую селившихся в самых невозможных постройках (например, кузовах старых автомобилей). С течением времени район был возвращен в лоно цивилизации, а овраг прорезала дорога, соединившая центр города с его пригородом, Мотридом (на этот раз название вполне официальное).

Как положено каждому воплощению архетипической столицы, Самарканд стоит на семи холмах, самый высокий из которых увенчан странным гибридом между мавзолеем и телевизионной вышкой, до недавнего времени представлявший собой секретный объект. А. Хорошхин в своем очерке 1870 года о долине Зеравшана писал: «С высот Чупан-ата далеко видно на все четыре стороны, и в ясную погоду, с помощью хорошей зрительной трубы, можно видеть почти все крайние пункты округа, а именно: на восток - Пенджикент; на юго-восток - Ургут; на северо-восток и север - огромные пространства правого берега реки, и прямо на западе менее значительное пространство Мианкаля, т.е. собственно прибрежья реки, густо заселенные узбеками и сплошь покрытые великолепною растительностью». Для самаркандцев особую значимость имеют три фактора, присущие этим местам:

a) возможность видеть освещенные восходящим Солнцем Фанские горы с места сражения 1 мая 1868 года;
б) то, что Цитадель Афрасиаба и мазар Чупан-ата практически точно соотнесены с осью восхода Солнца;
в) что с вершины холма можно скатиться на велосипеде вниз по длинной дороге, вьющейся меж безжизненных холмов, минуя неровности асфальта.

Экономика и нравы

Как везде в Средней Азии, в Самарканде бессеребренничество туго перемешано с жульничеством – вас легко могут обвесить или обсчитать на базаре на пять пенсов, но никто не станет воровать ваши туфли стоимостью десять фунтов, оставленные в подъезде у входа в квартиру. Это если представить, что у вас появилась потребность посетить такого рода квартиру. Тем не менее, и здесь существуют любопытные отличия от городов Кокандского ханства.

• Савдо. Если магазин или лавка закрыты, это еще не значит, что они не могут быть открыты.
• Такси. Здесь практически никто не «таксует», кроме тех, кто открыто водит машины с хорватской символикой. Таксисты либо заряжают, либо, если их хорошо попросить, возят бесплатно.
• Работа. В Самарканде никто не работает – или, возможно, у меня просто очень узкий круг знакомых.
• Чакка. Это, конечно, не какая-нибудь там ташкентская сузьма – возмущенно говорят все, скрывая свою неспособность различить одно от – естественно, совсем, совсем другого.
• Лепешка. Знаменитая самаркандская лепешка, изготовляемая в махалле Гала-осиё, имеет культовый статус, но употребима только в мягком, и соответственно, теплом виде. Во внутреннем Самарканде практически не встречается.
• Майшат. Пасха, Рамазан, Великий Юль или Рош Хашана не нарушают функционирования великих народных институтов поддержки всеобщего майшатирования.
• Хлопок. Мой первый хлопковый сезон пришелся на дождливый ноябрь 1982 года, когда умер Брежнев. Мы жили в покинутой на время сельской школе, я еще отморозил пальцы рук, собирая курак, покрытый жестким и влажным снегом. В тот год норма была установлена в пятьдесят килограммов. За две недели я заработал, за вычетом затрат на питание, три рубля шестьдесят пять копеек и потом любил говорить: «зарабатывать себе на жизнь я начал с тринадцати лет».
• Иностранцы. Как важный туристический центр, Самарканд всегда был наводнен иностранными туристами. На определенном этапе все жители внутреннего Самарканда существовали за счет тех или иных вливаний из-за рубежа. Впоследствии это привело к разделению на левых и правых: первые, художники, ремесленники, гиды и работники общественного питания, зависели от притока туристов, вторые, грантополучатели, работники международных организаций и компаний, опирались на политическую и экономическую стабильность в отношениях с заграницей.

Демография

В Средней Азии бытуют два традиционных представления о Самарканде: то, что его население составляют в основном таджики, и то, что он является вторым по численности городом Узбекистана после Ташкента. Оба этих представления неверны. Во-первых, демография этого города значительно более сложная, чем может показаться стороннему наблюдателю, а во-вторых, в последние годы Наманган обогнал Самарканд по численности населения. Почему это удалось именно Намангану, сказать в высшей степени сложно…

В городе живут таджики – в основном на территории третьего города и Самарканд-сельского; иранцы – вокруг Панджаба и дальше; узбеки – понемногу везде; европейцы – понемногу везде; татары, армяне, бухарские евреи, корейцы, цыгане и другие популяции когда-то имели достаточно четко очерченные ареалы проживания. Например, армяне и крымские татары компактно проживали в районе Кишмишки, цыгане – в районе, именуемом Джуги-хона, корейцы – в районах, прилегающих к Шанхаю. В последние годы внутренние и внешние миграционные процессы существенно размыли как этнические, так и географические составляющие демографических районов Самарканда.

В скрытом Самарканде преобладают европейцы и смешанные этнотипы. Причина этому кроется не в каком-то скрытом расизме или национализме, а в традиционных сферах распределения культурных и интеллектуальных интересов. В самом деле, кому были нужны споры о поэзии Тракля и Оуэна, о том, кто из них двоих – Томас Манн или Арнольд Шенберг – в итоге оказался современником другого, или о том, в чем именно состояла ошибка Ледбиттера в описании Девачана – тот всегда находил приют, если не во внутреннем, то уж в скрытом Самарканде, это точно! В этом смысле внутренний Самарканд всегда был и остается открытым и демократическим институтом, правда, со своей спецификой. Об этой специфике необходимо также сказать несколько слов.

Скрытый Самарканд

Введение

Как уже было упомянуто выше, внутренний Самарканд есть интерпретация внешнего жителями Самарканда скрытого. Термин «скрытый» следовало бы понимать отнюдь не в пошлом смысле «тайный, секретный», а примерно в том ключе, как думают шииты о «скрытом имаме» — как непроявленный и священный. В свое время в ходу был в употреблении термин «самаркандский круг», но он не идентичен понятию скрытого Самарканда. Круг включал в себя определенных личностей и поэтому являлся частью Самарканда внешнего, но вот его ноуменальное содержание, часто распределенное в различных явлениях и личностях, и есть собственно скрытый Самарканд.

Во многих отношениях говорить о скрытом Самарканде (далее, в том числе – просто Самарканде ) как о цельном и оформленном явлении было бы неверно. Большинство тех, кого можно было бы так или иначе причислить к самаркандскому кругу, вряд ли когда-либо чувствовали себя частью некой крупной ноуменальной общности. Тем не менее, по прошествии многих лет становится очевидно, что Самарканд жил, и отчасти продолжает жить напряженной душевной и идейной жизнью, носящей совершенно определенные черты, несмотря на широкий спектр эстетических, философских и идеологических установок, присущих различным лицам.

Именно с этой точки зрения и следует рассматривать представленные ниже тексты. Для самаркандцев элементы их внутренней жизни всегда играли исключительную роль, часто значительно большую, чем привходящие жизненные обстоятельства, что постоянно приводило не только к вдохновенным подъемам, но и к разнообразным противоречиям и даже конфликтам. Так, одним из основополагающих разногласий в самаркандской среде было и является отношение к оккультизму и разнообразие его интерпретаций. Из числа других важных узловых элементов следует указать на проблемы, связанные с русофильством и православием (к настоящему времени изжитые); пост-модернистским искусством; индуизмом и кришнаизмом; ролью музыки в духовном развитии; значением труда и творчества; национальными традициями; культурологическими моделями (английской, немецкой, французской и пр.) и многими другими вопросами.

Не претендуя на глубокую и всестороннюю экспликацию Самарканда, я, тем не менее, ощущаю необходимость обозначить и описать основные ландшафтные черты этой латентной карты. Естественно, описание это субъективно, поскольку и сам ландшафт скрытого Самарканда у каждого свой. Более того, описание это эмфатически ненаучно, и представляет собой скорее записки путешественника, чем академический труд географа эфирного и душевного мира. Тем не менее, в качестве первого опыта внутренней стратиграфии Самарканда оно содержит некоторые необходимые предпосылки для лучшего понимания представляемых текстов.

Топография скрытого пространства

Топографически скрытый Самарканд опирается на медленно видоизменяющуюся систему замкнутых и открытых подпространств. Последние прямо соотносятся с объектами, значимыми для внутреннего Самарканда, но их выбор и структурированное взаимодействие между ними оказывается куда более плотным, чем в Самарканде внутреннем.

Из открытых подпространств для скрытого Самарканда особую роль всегда играл бульвар (Абрамовский, имени Горького, Университетский), не только в качестве разделительной линии между третьим и четвертым городом, но, прежде всего как обитель Университета. В отличие от Ташкента, где доминирующую роль в духовной жизни всегда играли театралы и художники, жизнь Самарканда опиралась преимущественно на университет. Это, кроме всего прочего, предопределило некоторые особенности эстетического и понятийного поиска, о которых речь впереди.

Другими важными открытыми подпространствами Самарканда в различное время являлись: кладбище, парк, и, конечно же, территория первого и второго города – Афрасиаб. Особую роль в этом смысле играет Цитадель, которая является физически самой высокой точкой в пределах собственно города; узлом, за обладание которого в течение многих веков сражались бесчисленные армии, и, наконец, зоной, где происходили весьма удивительные события. Кроме Шах-и-Зинды, знаменитые архитектурные памятники Самарканда внешнего не имеют особого значения для Самарканда скрытого.

Замкнутые подпространства всегда подразделялись на дома на земле и квартиры. Дома на земле, чаще всего расположенные в так называемых общих дворах четвертого города, почти всегда становились центрами общения довольно большого количества людей, в том числе и принадлежащих к внешнему кругу скрытого Самарканда. Часто такие дома, помимо неповторимого среднеазиатского колорита, обладают долгой и почетной культурологической историей, как, например, дом народного художника Узбекистана Софьи Федоровны Раковой, в котором в начале ХХ века проживал известный живописец Леон Бурэ, а в конце того же века работала известная в скрытом Самарканде рок-группа The Magic Grass Orchestra. Двор этого дома хорошо представлен в фильме У. Ахмедовой и О. Карпова «Жить и умереть в Самарканде». Многие подобные дома, к сожалению, впоследствии попали в основном в руки мелких ремесленников и торговцев, но жившую в них традицию прервать оказалось не так просто.

Квартиры, расположенные чаще всего в менее живописном пятом городе, своей замкнутостью предрасполагают к более камерному взаимодействию между людьми, оказывающимися близкими по духу и задачам в тот или иной отрезок времени. Одним из таких пространств была знаменитая студия на ул. Октябрьской (ныне – улица Беруни), в течение пяти лет бывшая центром художественного творчества Самарканда. В последнее время специфичность, замкнутость и камерность квартир только возросла, в то время как масштабность культурного взаимодействия в них снизилась.

Интересно отметить, что ярко выраженная асоциальность жителей скрытого Самарканда проявилась и в том, что, в отличие от европейских городов или того же Ташкента, ни кафе, ни бары, ни другие заведения или учреждения никогда не были самодостаточными центрами притяжения научной или творческой интеллигенции. Лишь функционировавшая на рубеже веков Самаркандская Картинная Галерея убедительно объединяла в себе подпространства Самарканда внутреннего и скрытого. (К сожалению, и ее ждала не слишком радужная судьба.) Это, кстати, объясняет тот факт, что в Самарканде не льют слез по поводу разъехавшейся из города русскоязычной диаспоры – ее, по большому счету, безыскусная судьба, осталась за пределами наших интересов.

Противостояние культуры и творчества

Несомненно, культура и история скрытого Самарканда восходит ко многим источникам, находимым как в прошлом нашего города, так и других городов, стран и континентов. Одним из важнейших отличий самаркандской культуры от аналогичных феноменов Ташкента или Ферганы является ее отчетливо проявленная евроцентричность и отрицание модного в Средней Азии анти-интеллектуализма.

С одной стороны, это обусловлено сугубо классовыми причинами, но с другой, и это гораздо более важно – стремлением жителей Самарканда поддерживать интенсивность эстетического и понятийного поиска на высоком уровне. Такого рода интенсивность и приверженность к определенным ценностям только и могла привести к замечанию, которое я услышал при одном знакомстве: «Надо же, до сих пор самым верным критерием оценки человека для меня было его отношение к Борхесу – и вот, я впервые вижу человека, который не любит Борхеса, но с которым стоит общаться». Нелишне заметить, что говорившему в ту пору было 22 года, а мне – 17. Именно важность отношения к определенным, основополагающим философским проблемам пронизывает историю скрытого Самарканда, которую невозможно понять, если не учитывать, что в ней почти всегда межличностные отношения зависели от «идеологических» позиций, а не наоборот.

Евроцентризм Самарканда проявлялся не столько в отсутствии интереса к местным реалиям наличного бытия, сколько в ориентации на определенные культурологические модели. Для Самарканда перестроечного периода безусловным, хотя по большей части сугубо подсознательным ориентиром являлся Серебряный век. Дыхание пост-модерна, подспудно ощущаемое с середины 90-х, вольным ветром ворвалось в Самарканд несколько позднее.

В культуре Самарканда можно выделить широкий диапазон занятий и предпочтений: от континентальных, и когда-то даже русофильских симпатий, замешанных на (иногда) изысканных формах материализма и энциклопедического потребления, до ориентации на островные цивилизации (Великобритания, Япония) и на работу в области порождения смыслов. Это, конечно, не значит, что культура Средней Азии осталась совсем без внимания самаркандцев – напротив, многим пришлось с ней близко соотноситься в археологических экспедициях, музеях, и библиотеках, – просто основополагающими для Самарканда всегда были элементы, близкие ему по внутреннему подобию (метафорические), а не по смежности (метонимические). Кроме того, значительную роль в развитии миросозерцания, по крайней мере, определенной части Самарканда, сыграли такие явления, как суфизм, буддизм (прежде всего дзэн буддизм), индуизм (в том числе и его вульгаризированная форма, кришнаизм).

Тем не менее, в данном обзоре я бы не хотел касаться всех тех культурных феноменов, которые питали или питают самаркандцев по двум причинам. Первая заключается в том, что даже краткий рассказ о роли в становлении Самарканда таких поэтов, как Тракль, Басё и Пригов, таких композиторов, как Бах, Прокофьев и Эмерсон, писателей Гессе, Ибсен и Орлов, живописцев Эль Греко, Босха и Бексиньского, режиссеров Линча, Гринуэя и Тепцова, и многих других, – занял бы слишком много места. Вторая, гораздо более важная, состоит в том, что все эти авторы и их произведения имеют к Самарканду отношение лишь как объекты потребления и источники «впечатлений». Естественно, как и в любой другой интеллигентской среде, накопление знаний (а порой поистине энциклопедических знаний) и впечатлений в самаркандском кругу играло и играет далеко не последнюю роль. Однако в своих наиболее пневматических проявлениях Самарканд основывался на мысли, которую доктор Рудольф Штейнер выразил следующим образом: «Истина не представляет, как это обыкновенно принимают, идеального отражения чего-то физически реального, но есть свободное порождение человеческого духа, порождение, которого вообще не существовало бы нигде, если бы мы сами его не производили. Задачей познания не является повторение в форме понятий чего-то уже имеющегося в другом месте, но создание совершенно новой области, дающей лишь совместно с чувственно данным миром подлинную действительность. Высшая деятельность человека, его духовное творчество, органически включается в мировой процесс». Оставляя в стороне причины, по которым Штейнер сделал именно такое заявление, ограничусь лишь замечанием, что как критике, так и дисциплине свободного творческого сознания человека в настоящем сборнике уделяется достаточное внимание.

И последнее вводное замечание к тому, каким образом самаркандская культура рассматривается в данном сборнике. Как уже было заявлено выше, основной целью этой статьи является краткое описание контекста, облегчающего восприятие и интерпретацию помещенных ниже текстов. Поэтому, хотя весьма значительная часть творческого наследия самаркандцев принадлежит таким видам искусств, как живопись, фотография, кино, музыка и даже архитектура, в настоящем тексте эти пласты непосредственно не рассматриваются. Некоторое представление о них можно получить на DVD, прилагающемся к настоящему сборнику, но то, что излагается в настоящем вступлении, имеет отношение, прежде всего, к поэтическим, прозаическим и исследовательским текстам, представленным в сборнике.

Синхронические и диахронические свидетельства

Если пытаться прослеживать исторические корни Самарканда в линейном времени, то, конечно, на ум в первую очередь приходят такие имена, как Е.Д. Поливанов, Я.О. Зунделович или П.П.Беньков, (а в более близкой перспективе – А.В. Благонравов, Г.И. Улько и другие родственники и учителя). Тем не менее, их подлинное значение для развития скрытого Самарканда носит весьма неоднозначный характер, поскольку особенности нашей парампары не позволяют отнести их к действительным соучастникам современного самаркандского делания. Кроме того, каждая история субъективна, поскольку представляет собой рефлексию на события определенного наличного бытия. Тем более субъективна история любого виртуального мира и скрытого Самарканда в том числе. Возможно, его строгая академическая история будет когда-нибудь написана, а может быть, и нет, но я, подобно средневековому путешественнику, могу лишь описывать то, что видел и знаю, причем именно так, как, мне кажется, высвечиваются наиболее существенные элементы поднятой темы. Поэтому возможный упрек в субъективности повествования хотел бы принять безоговорочно и сразу – и вынести его за скобки феноменологической редукции.

Основополагающей фигурой скрытого Самарканда в конце 1970-х годах был пушистый рыжий кот Тоша, который являлся в 1975 и 1977 годах Зевсом известной в то время части мира. В эти же годы я был Аидом этого мира, а воплощался в Зевса только в 1976 году, когда Аидом был Тоша. Впоследствии Тоша переселился в мир многочисленных рассказов о его похождениях, сильно напоминавший Францию середины XVII века, а к началу 80-х стал императором одноименной империи, в буквальном смысле поднявшей с земли знамя императорской Японии, растоптанное в 1945 году. Провозгласившая дзэн и бусидо своей официальной идеологией, Империя Тошия начала широкомасштабную программу вооружения и подготовку к столкновению с агрессивной и амбициозной Республикой Аржантея, у которой тоже имелся четко очерченный идеал человека, который руководство республики определяло как «холодная бронированная сволочь».

Технократизм и англо-саксонский материализм Аржантеи привлекал на ее сторону более слабые страны, такие, как Ютия, за обладание территории которой империя вступила в борьбу в 1983 году. История военного противостояния двух могучих держав хорошо задокументирована и изобилует морскими и наземными сражениями, в которых сталкивались авианосцы «Джон Леннон» и «Тамасий», крейсера «Ринго Стар» и «Ямато», эскадрильи тяжелых бомбардировщиков и сверхзвуковых истребителей, легкие моторизованные бригады и танковые дивизии. К 1984 году территория Ютии была поделена между враждующими сторонами, конфликт был исчерпан и, лишенные активной военной смыслообразующей составляющей, обе державы медленно растворились в эфире.

Приблизительно в это же время и на этой же территории появляется важное лицо, в значительной степени определившее характер духовного строительства в Самарканде. Поскольку настоящий текст является попыткой описания скрытого от постороннего, внешнего наблюдателя процесса, то и участники этого процесса предстают в этом описании не столько как физические лица с определенной биографией, а скорее как персонажи эпоса. Поэтому достаточно указать, что в Самарканде этот человек был известен как Дядюшка. Профессиональный философ-диссидент, а также кинорежиссер, он не только обладал энциклопедическими знаниями в области философии и культурологии, но являлся создателем собственной, весьма сложной космогонии. К сожалению, покинув внешний Самарканд в конце 80-х, Дядюшка забрал с собой свои рукописи и фильмы. Тем не менее, также и в качестве иллюстрации духа того времени, позволю себе процитировать отрывок из его письма, направленного мне из российского городка Богородицк 22 марта 1989 года:

«Именно человеческое восприятие и представление убивает, вернее, заслоняет Бога внутри нас. Но стоит чуточку удалить действия органов чувств (ими ощущать мир), ослабить восприятие мира ложным эго, а ум не погружать в мир субстанционально или материально-человеческих начал, как тут же Сердце наполняется необъяснимой радостью. Как только органы чувств, ложное эго и ум сцепляются с субстанцией ощущаемой, воспринимаемой и мыслимой материей, то радость эта тут же исчезает, т.е. Господь покидает нас. В этом, Алексей, и заключается вся соль любой религии, соль любой йоги. А именно – оградить человека от тварно-ощущаемых радостей бытия, от стремлений, ведущих к разбуханию ложного эго, а также от бессмыслицы земных смыслов, выраженных по-людски в форме закостенелых понятий об истинном, ложном, добром, злом, красивом, безобразном, совестном, бессовестном и т.п., зачастую привнесенными средой обитания, т.е. человеческими существами.

Чтобы ничто ограниченно-человеческое или скверное, помраченное, пристрастное, искаженное, ложное и злое не просочилось в Божественное начало внутри человеческого существа, для этого Святые люди, либо пророки человечества, либо сам Господь Кришна создают ограду. Эту ограду впоследствии называют Евангелиями, Кораном, Ведами, т.е. Священными Писаниями. Преданные эти Священные Писания пытаются сохранить в первозданной чистоте, тогда как демонические силы их хотят пересмотреть, переиначить и подогнать ко вкусам своей эпохи, своего ложного эго. В итоге подобные «творческие» начинания приводят к революциям, а вслед за этим к смерти Преданных, господству злодеев, нравственному одичанию масс, тотальному маразму (пьянству, проституции, воровству и т.п.), к смерти физической не только человечества, но и остальных царств природы».

Здесь я намеренно не делаю никаких попыток анализировать воззрения Дядюшки, их глубину, эволюцию и основополагающие принципы. Отмечу лишь, что исторически их следует отнести к периоду самаркандского модернизма с характерным для этого времени видением человеческого развития.

В 1985 году происходит знакомство с RS, личностью настолько необычной, что даже если бы я и хотел что-либо о нем сообщить, то наверняка бы просидел с тупым видом у экрана компьютера часа два, не написав ни строчки. Поскольку такого намерения не имеется , я позволю себе привести невинную цитату из его письма, также датированного 1989 годом, где речь идет о собаке, проживавшей на хуторе Лобенас тогда еще Латышской ССР, которую я летом 1987 года несколько раз кормил галоперидолом, аминазином и пиразидолом.

«На несколько дней я отложил письмо к тебе по той причине, что не хотелось выдавливать слова в ситуации, когда, в общем, с утра и до вечера имелись дела и заботы. Но это не означает, что я слишком занят, и даже не могу, когда могу, написать маленькое письмецо к тебе, а у меня много приятных небольших подробностей в жизни, которой я тут живу и здравствую. Все было в норме, когда я приехал, и теперь то же сохраняется в отношении нормы. Что же касается не нормы, то могу сказать, что все было в ней , и теперь тоже. Должен тебя также уведомить, что Тузик по-прежнему занят той же деятельностью, что и раньше, хотя, с другой стороны, силы его уже не те, а, в то же время, в некотором отношении несколько укрепились, но мудрым, как считает Миша, будет он еще не скоро, а я считаю столбы на дороге, и размышляю о неоднозначности бытия и о том, что если Тузик не скоро станет мудрым, то, в силу принципиальной неоднозначности, не один Тузик значит то, чем он является в деле проникновения мудростью неоднозначности, а, напротив, определенной иррациональности мудростью. Тузик, в основном, остается довольно терпимым среди прочих людей, в том числе и интеллектуально. Он не является противником курения, абортов и ядерной угрозы, и, как мне показалось, равнодушен к национальному вопросу. Вместе с некоторыми другими адептами сельских общин он живет и действует по правилу: выбирай кусок посочней и кидай его в рот, если есть возможность. Это чудесное мужское занятие – жить в шкуре, подобной этой шкуре…»

Думаю, что внимательному читателю уже эта совершенно безобидная цитата может дать определенное предощущение того, почему, начиная с апреля 1985 года, вся история Самарканда пошла по весьма странному пути.

В апреле 1986 года мы познакомились с группой студентов, изучающих философию, семантику и культурологию в частном порядке. Отношения с этой группой сложились неоднозначные, в особенности с самым своеобразным ее представителем, которого можно было бы назвать здесь LG. Для Самарканда того времени ориентация на символизм Серебряного века была совершенно непосредственной и естественной, что отражалось не только в содержании эстетического и понятийного действования, но и в его стиле. Так, в пятницу 24 марта 1989 года, LG отправил мне из Ташкента письмо, где описывает следующий эпизод:

«Вчера вечеро, когда солнце уже зашло за горизонт, я отправился отыскивать проезд Ходжаева, где располагались дома, обитателям коих должен был я вручить повестки о выборах. Я начал переходить через железнодорожный мост, повисший над Кабельным Заводом и рекой Салар.

По ту сторону моста стояли дома туземцев, большие пустые сады. Человек жег сухие травы в большом котле, помешивая жар черепком. Я увидел людей мифа и ритуала, древний мир. Это были фантомы и ничто: ни дождевой запах зарослей у реки, ни древний, призрачный запах сжигаемых кукурузных стеблей, ни отчетливо вещественные белые и серые стволы деревьев в пустых садах, не могли бы убедить меня в однородности этого ритуального мира тому, в котором обыкновенно я нахожусь. Воздух мифа и ритуала, очень чужой, почти враждебный, отчетливо пахнущий кровью, оказался знакомым. Я уже переживал что-то подобное и не только тогда и там, но и в здешнем «теперь и сейчас».

После я вышел на Печерскую улицу, и названием, и видом живо напоминающие улицы За Линией в Самарканде. Некая женщина объяснила, без назойливости и с должной почтительностью, что в проезд Ходжаева ведет тропа между стеной завода и рекой Салар, и посоветовала туда сейчас не ходить. Мне понравился голос и манеры этой пожилой женщины, и я ответил, что не пойду туда.
Связь с Домом Артема Григорьевича очевидна».

События конца 80-х годов, происходившие в Самарканде, носили часто действительно драматический характер, но к началу 90-х наступило известное снижение динамики. Так, в Страстную Пятницу 13 апреля 1990 года я сделал в лабжурнале следующую запись:

«Характеризуя то, что происходит сейчас, трудно выделить основную тональность процесса, а также разграничить непосредственно работу от того, что вызывается ходом времени. Тональность, скорее, направляется к будущему или соотнесена с прошлым, нежели представляет собой интенсивное переживание нынешних времен. Поэтому смягчены контрасты, а общая атмосфера насыщена определенной поэтичностью.

Не отличается особой напряженностью религиозная работа, хотя она ведется более тщательно, чем месяц назад. По-новому воспринимаются христианские пласты информации. Какие-то, пока еще не очень отчетливые, поиски менее эмоционального статуса. Некоторые живописные склонности обусловлены особого рода культурологическими изысканиями, связанными с британским духом, неприязнью к мещанскому образу действия, брахманством и др.»

В это время усиливается взаимодействие между Самаркандом скрытым и Самаркандом внутренним, и то, что в 80-х годах являлось достоянием сугубо внутренней реальности, стало обретать определенные физические очертания. В 1993 году ряд новых и возобновление некоторых старых знакомств придало этому процессу неожиданный новый импульс и направление.

В Самарканде возникла новая убежденность в перспективности совместного художественного, религиозного и научного творчества. Наступил период максимального расцвета позднего модернизма. Новые пласты информации, новые техники и методы работы привнесли с собой новые переживания, а с ними и цели, и специфические проблемы. Так, 17 мая 1994 года, утром в 10.37 я сделал следующую запись, отражающую нашу реакцию на возможный приезд в Самарканд некоего Виссариона, лидера довольно гротескной российской секты:

«Примечательным событием, развернувшимся вчера, следует считать: визит к VAR, беседа с ним об огне и его «пророчество»: «не говорите [ему], кто вы», реализовавшееся в связи с Виссарионом из Минусинска, исповедующим себя новым воплощением Иисуса. Самарканд может выступить в своем архетипе Иерусалима и уничтожить ложную идею, изобразив семантически распятие этого персонажа за счет принятия на себя функций Кайафы, Анны, Ирода, Пилата и др. Неверующие в идентичность Виссариона с принимаемыми им архетипами, вместе с тем – четыре стихии, четыре гвоздя. Победа кауравов на низшем уровне, своеобразный реванш арийского духа (Рим), оборачивается раскрытием обмана и уничтожением некачественного въезда, воскресением самого Виссариона без ложно овладевшей им идеи.

• Приблизительно в 3 ч. 05 мин. ночи я вышел в огромный лес с движущимися тенями и бликами, наблюдателями и животными.
• Испытание шкатулкой (DUNE): если испытуемый – животное, он позовет на помощь, если человек – дождется конца эксперимента, если более того – найдет выход сам, воскреснув. Поместить испытуемого в темный оссуарий со связанными руками.
• Это обдумывалось AV еще 27.10.93.
• При этом все это еще и Честертоновский метод терапии.

Тот же день. Вечер, 22.48

Недавно прошел освежающий дождь и из ночного окна раздается сильный запах Σ . Ни Виссарион, ни личностные проблемы – ничто не может быть столь ярким и захватывающим, как жизнь в самаркандском архетипе».

Этот период самаркандской жизни, действительно был исключительно интенсивным как в смысле событий, так и переживаний на различных уровнях. На физическом плане ему приблизительно соответствует период функционирования знаменитой студии на ул. Октябрьской, закончившийся на рубеже веков и совпавший по времени с моим отъездом в Англию на целый год. Уже находясь в Плимуте, я получил от своего самого стабильного корреспондента DA следующее письмо, датированное 24 ноября 1999 года:

«А так у людей новости одни, и самые худшие, судите сами: 1. родился (скоро Заяц), 2. растет, 3. вырос, 4. женился / родил, 5. умер. У дам – то же самое. Второй круг, это, как и остальной Самарканд, момент отсутствующий, либо пугающий. Не полезный и не спокойный. Из новых – никого, так для меня ≈ К***, для AV – парни из «Даракчи»: потерял одного компьютерщика, нашел двух с Партсъезда… У AV флэтик уютненький, личный, но делай чё хочешь… Короче, как у М***, только в зеркальном отражении. Призывы «наш флэт» теперь не столь громки, ведь все уже завершено, в АЮ никто не уверен, в G*** не уверен AV, а у него со мной «особые отношения» (вот так! но не те!), так что все неопределенно в этом городе Самарканде…»

Кризис позднего модернизма

Последовавшие годы можно определенно считать годами кризиса скрытого Самарканда, отразившегося и на внешнем уровне в ряде смертей, умственных и душевных расстройств, отъездов и личных деградаций. Одной из причин этого явилось традиционное для Самарканда (в отличие, например, от Ташкента, всегда осознающего себя в первую очередь в социальном контексте) пренебрежение к «земному», к внешней реализации и стремление существовать в своем особом виртуальном мире. В итоге известная близость к символизму Серебряного века сыграла-таки свою роковую роль. Хочется в этой связи вспомнить и процитировать строки из «Некрополя» В.Ф. Ходасевича, который писал о современном ему символизме следующее:

«Символизм не хотел быть только художественной школой, литературным течением. Все время он порывался стать жизненно-творческим методом, и в том была его глубочайшая, быть может, невоплотимая правда, но в постоянном стремлении к этой правде протекла, в сущности, вся его история… Дело свелось к тому, что история символистов превратилась в историю разбитых жизней, а их творчество как бы недовоплотилось: часть творческой энергии и внутреннего опыта воплощалась в писаниях, а часть недовоплощалась, утекала в жизнь, как утекает электричество при недостаточной изоляции… На первый взгляд странно, но в сущности последовательно было то, что в ту пору и среди тех людей «дар писать» и «дар жить» расценивались почти одинаково».

В Самарканде, конечно, никто не призывал к «полноте одержимости», к поиску «гения», к сильным «переживаниям и мигам», однако реальность пост-модерна внесла свои коррективы в этот символистский сценарий. Во многих отношениях делание, непосредственная работа – окультурилась, превратилась в симулякр. В этих условиях для многих стерлась грань между порождением и потреблением культурно детерминированных смыслов. Совсем в духе Бодрийяра или «Матрицы» возникло ощущение, что многочисленные каналы телевидения действительно представляют собой окна в параллельные миры, а просмотр чьих-то фильмов, как и чтение написанных кем-то книг, является собственно деланием.

Одним из важных последствий этого сдвига парадигмы стало серьезное падение энергетики – сначала в работе с материей, которая «в процессе эволюции должна быть все лучшим проводником света» (А. Бейли, Белая Магия), а затем и в работе с душевными элементами. Истощение энергетических каналов повлекло за собой потерю вдохновения и видения высших смыслов, ослабление воли и силы сознания, и как следствие – общее понижение уровня.

С другой стороны, активная ориентация на творческие «достижения» во внешнем мире и на внешние отношения и связи привела к известному огрублению мотивации и притяжению все более низких элементов разных видов материи. Таким образом, к 2008 году стало очевидно, что идеал скрытого Самарканда эпохи позднего модернизма исчерпал себя, раздробившись или растворившись в повседневных слабостях, привычках и ощущениях. [Грустно, но «Эгрегор умер, да здравствует Эгрегор!» — прим. VN]

Этика действия в переходе от постмодернизма к пост-постмодернизму

Критикуя установку на всеобщее и тотальное творчество, принятую в Самарканде к середине девяностых, AV как-то заметил: «Такая установка ведет либо к комсомолкам-вожатым трамвая, либо к трупам». Понимаемое метафорически, это высказывание указывает на существующие опасения, что идеалистический радикализм девяностых (я имею в виду исключительно самаркандскую историю) был ответственен за некоторые драматические повороты в жизни самаркандцев, которые не всегда адекватно реагировали (или, точнее, резонировали) на завышенную частоту вибраций и связанные с этим ожидания.

Размышляя над тем, как именно ответить на тезисы моего друга, и анализируя используемые им ресурсы описания действительности, я обнаружил, что в своем сознании прокручиваю аргументы, аналогичные тем, которые могут быть выдвинуты в опровержение постмодернистских тезисов с позиции пост-постмодернизма, «где можно говорить о прекрасном без кавычек». Иначе говоря. я обнаружил, что в скрытом Самарканде возникает потенциал к формированию новой парадигмы, идущей на смену пост-модернистской безосновности и бесцельности . Безусловно, подобно тому, как старение начинается задолго до завершения взросления (а. может быть, и молодости), так и пост-постмодернизм в Самарканде возникает на фоне постепенного осознания угасания эпохи модерна, дальнейшего усугубления собственно постмодерна и развитие связанных с ним философских установок (то есть вовсе не обязательно по существу пост-модернистских) .

Здесь необходимо сделать два взаимосвязанных замечания. Во-первых, по крайней мере, в применении к скрытому Самарканду, пост-постмодернизм не следует смешивать с нео-классицизмом, который в той или иной степени был присущ почти всем самаркандским работам, даже наиболее радикально выражающим некоторые постмодернистские архетипы и практики. Это тесно связано со спецификой скрытого Самарканда как во многом автохтонного мира со своими особенностями, мифами и языками описания, где эти архетипы и практики часто развивались самостоятельно, хотя и параллельно тем, которые разрабатывались за его пределами, а часто – сами из себя, без какой-либо эксплицитной связи с внешним миром. Далеко не все постмодернистские тенденции получили в Самарканде свое развитие – как, например, поверхностный концептуализм, ассоциирующийся с языком т.н. «проектов» и инсталляций. При этом связь с определенной «классичностью», несмотря на все авангардистские, впрочем, достаточно скромные, причуды, в Самарканде присутствовала всегда, – хотя бы даже и в виде романтической на нее ориентации.

Второе замечание касается современного (конец 2000-х) контекста развития среднеазиатской культуры. Не повторяя то, что было уже сказано об анти-интеллектуализме среднеазиатской культуры и о ее тяге к единой культурообразующей формуле в других местах, я хотел бы заострить внимание на том, что многие теоретические построения, имеющие к этой культуре отношение, являются, по сути, заимствованиями из других контекстов. Примером этого является тот же самый концептуализм, в своей интенции абсолютно чуждый среднеазиатской культурной и понятийной традиции, однако, оказавшийся подходящей почвой для некоторых парадигматических сдвигов в художественной практике региона.

В этом смысле возникает искушение объявить вялый модернистский традиционализм, так и не успевший изжить себя в модернизме, а тем более, в постмодернизме, – нео-традиционализом , наступление которого ожидается в связи с предвкушаемым миром пост-модерна и несколько запоздалым триумфом пост-модернизма, Подобные ожидания и манипуляции понятиями оказываются возможными только в силу их субстанциональной принадлежности миру модернизма, с его ожиданием четкой структуры, линейно сменяющих друг друга периодов и правил действования. Думается, не следует ожидать, что пост-постмодернизм когда-либо наступит в виде очередного модного течения, имеющего однозначные понятийные и эстетические дефиниции. Уже постмодернистская рефлексия стала рассматривать эклектичность и определенную степень вседозволенности в качестве своих основополагающих понятий. Его уже невозможно заимствовать как однозначно сформулированную установку, но можно успешно имитировать , хотя бы потому что имитация, отражение – это также одно из важнейших свойств посмодернистской эстетики. Среднеазиатская культура, не пройдя этап дегазации, устремляется в самовыражение, не особо заботясь об обретении и развитии своего собственно творческого содержания . Во многих отношениях дух пост-постмодерна на самом деле лишь смутно улавливается и имитируется, и то далеко не везде.

В целом, данная публикация посвящена именно задаче продемонстрировать, как шло понятийное развитие от позднего модернизма в направлении к пост-постмодернизму в некоторых частях и элементах скрытого Самарканда и к каким результатам это привело.

Настоящая подборка самаркандских текстов опирается на вышеописанный дискурс и представляет классическую попытку представить некий гипертекст как в синхронии, так и в диахроническом развитии. Эта подборка во многом схожа с трехчастным музыкальным произведением, каждая часть которого представляет только не определенный темп исполнения, а отдельный жанр письменного текста. Каждая часть расположена в определенной последовательности, как и тексты внутри нее. Эти последовательности не являются строго хронологическими или стилистическими, и могут быть безболезненно проигнорированы, хотя вся подборка и была составлена с учетом ее линейного чтения.

Не все тексты, которые хотелось бы или можно было включить, оказались в настоящем сборнике. Мне, как ответственному за данный раздел, или выражаясь на современном жаргоне, «куратору», хотелось не столько объять возможно более широкий спектр типов и жанров самаркандских текстов, сколько расположить отобранные тексты в этом подпространстве так, чтобы они резонировали в какой-то гармонии друг с другом и задавали тем самым особую вибрацию, как колокола на колокольне. То, что подборка начинается с лагерной лирики Якова Зунделовича, а завершается эсхатологическим текстом Сергея Яковлева, есть, разумеется, случайность, но она весьма символична.

В ее первой части представлены стихотворения различных самаркандских авторов, по тональности и содержанию колеблющиеся от высокой трагедии и драмы через символизм до гэговой комедийности и постмодернистского стеба . Эта часть наиболее человечна по своей природе.

Вторая часть охватывает прозаические тексты, расположенные скорее в рамках парадигмы реализм – фантазия – сюрреализм . Здесь тексты уже имеют более явную жанровую и стилистическую идентичность, но, несмотря на различия в жанрах, они все стремятся описать или задать некоторые, совершенно определенные, переживания . Заслуживает некоторого внимания то, как в каждом из текстов решен вопрос взаимоотношения авторского «я» с имплицитным автором и главным героем.

Тексты третьей части, условно названные тезисами , ведут от традиционных методов модернистской лингвостилистики к эзотерической герменевтике . На место семиотики постепенно заступает симвология, а далее следует собственно сообщение-толкование. В этой части в основном рассматриваются явления и процессы.

Все части и их внутренние сегменты я снабдил небольшими пояснениями. Вступление к подборке стихотворений Я. О. Зунедловича принадлежит А.В. Благонравову, проделавшему, наряду с Д. А. Костюшкиным, серьезную и важную работу по сохранению и подготовке к печати настоящих текстов.

], .
Самарканд. Братская могила. (facebook.com/bahodir.sidikov)

Поезд остановился, а мы еще спим в своем покойном вагоне. Путь его кончен, дальше ничего, кроме грязи и пыли. Новая европейская цивилизация, вторгшаяся по в старые владенья Железного Хромца, замирает на пороге его столицы. Отсюда начинается еще ничем не расшатанное царство верблюда и арбы.

Мы торопливо собираем свои пожитки и спускаемся в вокзал. Прекрасные парные извозчики на бойких лошадях, в поместительных фаэтонах, наперебой друг с другом предлагают свои услуги. Усаживаемся в покойную колясочку и несемся словно с кем-нибудь наперегонку по отлично мощеным улицам «Русского Самарканда». Тут в каждом городе необходимая двойственность. Русская Бухара, русский Самарканд, русский Ташкент, русский Кокан, русский Маргелан, рядом с туземным Самаркандом, туземною Бухарой, туземным Маргеланом… Условия жизни русского и азиатца до того не похожи друг на друга, до того трудно переносятся теми, кто не привык к ним, что нельзя было выдумать ничего лучше, как этим зверям двух разных пород позволить жить, так сказать, в разных клетках, не мешая друг другу. К тому же и в видах безопасности немногочисленного русского населения было вполне благоразумно собрать их в отдельную дружную кучку, подальше от опасной тесноты туземных улиц и двориков. И почти везде появление рядом со старыми азиатскими центрами торговли и власти новых русских поселков заставляет с каждым днем все более и более засыхать ветви и корни старых азиатских стволов, питательные соки которых постепенно оттягиваются от них молодою русскою порослью.

Самарканд. Абрамовский бульвар

Русский Самарканд — такая прелесть, которой никак не ожидаешь в этой стране варварства. Широкие, отлично мощеные улицы уходят длинными перспективами направо и налево, пересекая друг друга с геометрическою правильностью. Это даже не улицы, а тенистые аллеи, дышащие прохладой, журчащие ручьями. Тополя-гиганты, каких мы не знаем в России, тенистыми зелеными полками провожают в несколько рядов оба тротуара улицы, не пропуская внутрь ее боковых лучей утреннего солнца, и у корней этих зеленых колоссов с веселым лепетом бегут неизбежные здесь арыки, без которых в Туркестане невозможна никакая растительность, никакая жизнь.

Чистота и порядок везде. Сейчас видно, что всем распоряжается здесь, все здесь создала и создает — и этот порядок и эту чистоту — военная сила. Она тут и мостит, и строит, и насаждает, и обводняет.

Я давно пришел к тому убеждению, что русский человек удивительный человек, если его держать в строгой дисциплине. Англичанин, совершенно наоборот, удивителен везде, где он может проявить свою личность и свободу инициативы. Наши русские монахи и солдаты — лучший пример этому. Неопрятное вольное русское хозяйство обращается в чистоплотную голландскую ферму где-нибудь в Соловецком монастыре, под железною ферулой иноческого послушанья, а что может сделать наш солдатик по приказу начальства — хорошо знают все, кто посещал наши восточные окраины, цивилизуемые российским воинством.

Домики небольшие, низенькие, все в один этаж, но все зато каменные, все чистенькие и беленькие; они так молодо и весело вырезаются на зеленом фоне садов в деревьев, заполонивших здесь все.

Генри Мозер. Русский экипаж в Самарканде. 1889—1890

После зноя безлюдной пустыни въезжаешь как в зеленый рай в такой тенистый зеленый уголок.

В этом «губернском городе» далекого «забранного края» ничего подобного тем пыльным, в отчаянье приводящим улицам и тем безотрадным вереницам кирпичных двухэтажных и трехэтажных сундуков, что беззащитно жарятся на солнце в заправских губернских городах старой России, во всех этих Орлах, Курсках, Тулах, Калугах и Тамбовах…

Видно, и мы, русские, научились чему-нибудь и что-нибудь забыли в эти годы своего исторического опыта.

Конечно, прежде всего научила нас здесь новым строительным и устроительным приемам здешняя же природа и здешняя же жизнь. Солнце Туркестана, бездождие Туркестана волей-неволей заставят вспомнить о тени дерева, о воде арыка. К тому же, каждый туземный кишлак своими сплошными садами, густо облегающими дороги, своими везде журчащими канавками дал русскому цивилизатору готовый образчик для будущих поселений его, и мы только развили этот прирожденный здесь тип тенистого кишлака в несравненно более грандиозный, несравненно более удобный и опрятный тип нового русского города в совершенную противоположность с узенькими непроездными переулками, вьющимися среди глиняных заборов, зноем, пылью и вонью старых больших городов Туркестана, которые сохраняют тенистый характер кишлаков только на окраинах своих, но уж никак не в середине своей, переполненной людом и торговлею. <…>

Здание женской гимназии. Типовой проект Г. М. Сваричевского, 1904

Даже и после всего виденного нами в Ташкенте и Маргелане, чудные зеленые аллеи Самарканда производят самое радостное впечатление. Столько воздуха, свежести, влажности, столько весны и жизни в этих так называемых «городских улицах», журчащих ручьями и гораздо более напоминающих своими полчищами деревьев-великанов, бесконечными перспективами своих аллей какой-нибудь громадный парк для прогулок, чем прозаическое местопребывание русской военной и гражданской администрации. Кроме тенистых, длинных и широких улиц, обсаженных в четыре ряда деревьями и окаймленных с каждой стороны быстро текущими арыками, в Самарканде есть и настоящий парк, с дорожками, клумбами, цветниками, скамейками, есть и помимо него хорошенький городской садик.

Из наших военных правителей Туркестана нашлось, по счастью, несколько разумных и знающих людей, которые поняли всю важность для здоровья жителей — для здоровья русского солдата, особенно нуждающегося в здоровье — чистого воздуха, прохлады и тени. Жизнь в этих сухих азиатских равнинах, по целым месяцам сряду не ведающих дождей и облачных дней, сделалась бы положительно невыносимою и убийственною для русского человека, привыкшего к туманам, заморозкам и постоянным дождичкам родной стороны. Туземец отыскивает себе прохладу, тень и сырость — в своих полутемных глиняных мазанках да в садах своих кишлаков. Но русского солдата и чиновника невозможно было загонять в душные и вонючие берлоги сарта, а показалось гораздо удобнее обратить в тенистое и прохладное обиталище весь русский поселок с его домами и улицами. И вот дворы и улицы этого поселка превращены в сады, эти каменные мостовые орошены как луга веселыми струями арыков.

Через это, небольшое русское население Самарканда захватило под свои жилища очень большие пространства. Нужно было дать простор всему, и двору, и площади, и парку, и мостовой, и арыку, и аллеям-тротуарам.

Церковь, возведенная в 1868 г. в цитадели. 1871—1872

Улицы русского Самарканда разлинеены параллельными и пересекающимися прямыми линиями правильно, как геометрический чертеж, и довольно многочисленны. Православная церковь его небольшая, но красивая, в русском стиле, с хорошею живописью строгого характера, с резным иконостасом из темного ореха.

Георгиевский храм. Арх. В. А. Лемке, 1882

Напротив нее большой дом военного собрания, один из лучших в городе. Тут же близко и так называемое общественное собрание, где собираются уже не военные, а «вольные», по общепринятому здесь потешному термину для обозначения всех штатских вообще, служащих и не служащих. Дом военного губернатора с очень эффектным подъездом, хотя и в один этаж ради прохлады и безопасности от землетрясений, занимает своим превосходным фруктовым садом, парком и разными хозяйственными учреждениями целый обширный квартал, кругом обнесенный каменною стеною.

Проектируемый собор Самарканда. А. И. фон Гоген
Страницей из «Зодчего» поделился уважаемый rdp4v

Самарканд более всего обязан своими насаждениями первому генерал-губернатору своему и известному туркестанскому садоводу, генералу Королькову, который был здесь, если не ошибаюсь, помощником военного губернатора раньше, чем его назначили военным губернатором Ферганской области. Впрочем, много потрудился над этим добрым делом и первый военный губернатор Самарканда, генерал Абрамов.

К. П. фон Кауфман. А. К. Абрамов

Особенную пользу в этом отношении принесли целому краю казенные питомники деревьев, учрежденные при Кауфмане в Самарканде и Маргелане. Здесь они велись под главным наблюдением Королькова и Невесского, знатоков и любителей садоводства. Питомники эти выписывали и приручали к местному климату всякие породы полезных деревьев, продавали по самой дешевой цене и даже рассылали даром, чтобы приохотить туземцев, молодые саженцы и семена. Оттого-то в улицах и парках Самарканда, кроме давно распространенного в Туркестане гигантского пирамидального тополя, можно найти теперь во множестве клены, айлант, гледичию, катальпу (бигнонию), белую акацию и проч. Трудами наших военных садоводов-акклиматизаторов в садовое хозяйство Средней Азии введены также многие плодовые деревья, дающие более нежные и более дорогие плоды. Туркестан вообще, в особенности же долина Заравшана с Самаркандом, издревле была страною садоводства и плодоводства. Но в грубых руках сарта и таджика плоды, обильно растущие в его садах и даже дико в лесах, не достигали той сочности, душистости и тонкости вкуса, которых требует от фруктов избалованный европеец. Фисташка, урюк (абрикос), персик, маленькие довольно жесткие яблоки и груши да дешевая ягода тута и джигды (Eleagnus hortensis) — вот обычные произведения туземных садов. Урюк имеет особенно важное значение в хозяйственной жизни сарта. Он питается им почти круглый год, так же, как дынями и арбузами своими, пожевывая сухую, вяленую или свежую ягоду, смотря по времени года, с лепешкою на бараньем сале. В настоящее время в садах Заравшанской долины можно найти и гранатник, и фигу, и самые нежные сорта персиков, груш и яблок. Только апельсин и лимон не могут выносить резких перемен здешнего климата, точно так же, как не выносят его жаров и сухости ягоды нашего русского севера — клюква, морошка, брусника.

Русский город разделяет от туземного — Самаркандская цитадель, по-местному «арк». Это самая естественная и самая откровенная спайка между завоевателями и завоеванными.

Что там ни говори, какими розовыми взглядами ни утешай себя, а все-таки необходимо быть готовым на всякий случай и ожидать всего того, чего . Как ни смирны сарты, как ни поглощены они теперь своею торговлею, ремеслами и полевым хозяйством, не может быть, однако, никакого сомнения, что при первых серьезных неудачах русского оружия в Азии, в случае возможного столкновения с какою-нибудь враждебною державою, — мусульманский фанатизм и ненависть побежденного к победителю возьмут свое. Народ этот еще слишком недавно скрещивал оружие с теперешним своим владыкою, еще слишком мало отвык от постоянных междуусобиц и войн с соседями, одним словом, еще слишком азиатец, чтобы упустить благоприятный случай взяться за ножи и перерезать горла поработившим его врагам. Поэтому ничего не может быть так кстати в этих обстоятельствах, как внушительный буфер между двумя враждебными народностями в виде пушек, направленных жерлами туда, откуда может последовать какой-нибудь неприятный сюрприз.

Самарканд. Постройки внутри цитадели. 1871—1872

Конечно, может быть, время смирит страсти, смягчит отношения, создаст мало-помалу какие-нибудь внутренние связи даже между сартом и русским. И дай Бог, конечно, чтобы это было скорее. Но что такого конца придется ждать очень долго и уже, конечно, не одно столетие, в этом нельзя сомневаться. Пример кавказских горцев, пример Польши достаточно убедительны в этом отношении. Пока же нет ни малейшего намека на слияние, ни малейшей надежды на искренность мира и дружбы, — наивно было бы предаваться сантиментальным иллюзиям, губить дело излишнею доверчивостью и вводить в опасный соблазн без того легко увлекающийся восточный люд. Гораздо честнее и умнее вести дело начистоту и перед лицом несомненного врага опираться, не таясь от него, на штык, а не на тросточку.

Крепость имеет внушительный вид. В ней гласисы и парапеты для пушек, стены и рвы, в которые проведен довольно глубокий арык. Поднимается она над городом тремя уступами на вершину небольшого холма.

Самарканд. Постройки в цитадели. 1871—1872

Внутри еще сохранилось несколько старинных мечетей и гробниц, но главный ее интерес для путешественника — это остатки Тимурова дворца и лежащий в нем знаменитый Зеленый камень — Кок-Таш, на котором восседал великий монгольский амир, творя суд и расправу над своими подданными и принимая послов со всех концов света.

Дворец бухарских эмиров Кок-Таш. Вид входа в приемный двор (со стороны двора). 1871—1872

Дворец Тимура обращен в артиллерийский склад и держится на замке, под караулом часового со штыком.

Двор, окруженный с 3-х сторон очень простою галереею на деревянных точеных столбиках, составлял когда-то приемную залу владыки Азии. Посредине его нечто вроде жертвенника — осьмиугольный камень аршина полтора вышины, выдолбленный сверху наподобие ступы или небольшой цистерны для воды, чем он, по-видимому, и был.

Трон эмиров Кок-Таш в приемном дворе. 1871—1872

Знаменитый Кок-Таш помещается как раз против входа в галерею. Это довольно большой камень 4 или 5 аршин длины и аршина 2 ширины, серого, а вовсе не зеленого цвета, похожий на мрамор. Сверху он гладко отполирован, а по бокам украшен разными арабесками. Лежит он не прямо на полу, а на кирпичном фундаменте своего рода, так что всего высоты в этом оригинальном троне повелителя Азии будет около аршина. При взятии русскими Самарканда у трона этого еще была цела спинка, сделанная из очень твердого цемента, которая потом обсыпалась. По распоряжению русских властей, исторический камень окружен теперь чугунною решеткою.

По-видимому, он был прежде подножием трона монгольских ханов. По рассказам султана Бабера, последнего потомка Тимура, — Тимур выстроил в самаркандском арке своем прекрасный четырехэтажный дворец, который назывался Кок-Сарай, т. е. Зеленый или Синий дом. Очень может быть, что он был окрашен в зеленую или синюю краску или был украшен голубыми куполами.

Дверь в приемную залу эмиров. 1871—1872

Бабер прибавляет, что все ханы тимуровой династии были возводимы на престол обязательно в Кок-Сарае, и здесь же всегда лишались жизни те, которые покушались незаконно захватить в свои руки трон Тимура. Оттого-то, по словам Бабера, выражение «осудить на Кок-Сарай» стали употреблять в смысле «казнить смертью». Всего вероятнее, Кок-Таш, бывший основанием трона Тимура во дворце его, Кок-Сарае, получил свое имя не от зеленого цвета, которого он не имеет, а от дворца, в котором он лежал. <…>

В. В. Верещагин. Двери Тимура (Тамерлана). 1872

На обширном пустыре между крепостью и зелеными аллеями русского города — могилы русских воинов, павших при славной защите цитадели в 1868 году.

Каменный памятник с крестом, но без надписей, возвышается над прахом храбрецов. Только на отдельной гробнице полковника Соковнина и убитого вместе с ним штабс-капитана, фамилию которого я теперь забыл, — вырезана надпись.

Нельзя не вспомнить и не рассказать об этом славном деле, которое достойно стать на ряду с геройского защитою Баязета и другими незабвенными подвигами русского воинства.

Помним наши подвиги!

145 лет назад горстка русских солдат во главе с генералом Кауфманом совершила невозможное: поставила на колени Бухарский эмират и завоевала Самарканд.

Покорение Самарканда и всего Бухарского эмирата занимает в российской истории совершенно незаслуженное место - вернее, никакого места, ибо после ухода России из Средней Азии российские историки предпочли сделать вид, будто бы Российской империи там никогда и не было. Между тем, туркестанский генерала Константина Петровича фон Кауфмана - это такой пример русской воинской доблести, по сравнению с которым все персидские походы Наполеона и Александра Македонского кажутся детскими играми в песочнице. Все-таки за спиной французского императора и древнегреческого царя стояли армия, а вот за спиной Кауфмана - 3500 человек. То есть, 25 рот пехоты, 7 сотен казаков и 16 орудий. А впереди - весь Туркестан.

И вот эта горстка храбрецов 1-го мая 1868 года вышла в поход против Бухарской армии, которая насчитывала 40—50 тысяч человек. Причем, генерал Кауфман по всем правилам военной дипломатии и офицерского кодекса чести сначала отправил эмиру письмо, в котором великодушно предложил сдаться.

Эмир лишь рассмеялся над дерзким неверным.

В апреле 1868 г. возглавляемая эмиром многотысячная армия направилась к р. Зеравшан, оставив у себя в тылу Самарканд. Навстречу ей из Джулека двинулся русский отряд под командованием самого Кауфмана в составе 25 рот пехоты и 7 сотен казаков при 16 орудиях (всего 3500 чел.).

1 мая 1868 г. русские вышли на северный берег Зеравшана и увидели за рекой вражеское воинство. Прибывший от бухарцев посол просил Кауфмана не начинать военных действий, но и отводить войска эмир тоже не спешил. Около трех часов дня бухарцы открыли огонь из пушек. В ответ заговорили русские батареи, под прикрытием которых пехота начала переправу. Пройдя сначала через реку по грудь в воде, а затем по топким рисовым полям, русские солдаты нанесли бухарцам удар одновременно во фронт и с обоих флангов. Бухарский литератор и дипломат Ахмад Дониш с едкой насмешкой писал: «Сражавшиеся нашли необходимым бежать: каждый бежал так, как мог бежать, бежали куда глаза глядят, бросали все имущество, снаряжение. Некоторые бежали в сторону русских, и последние, узнав их положение, накормив и напоив, отпускали их. Эмир, загрязнив штаны, тоже убежал. Никто не хотел воевать». Победа русского отряда была полной, причем с минимальными потерями: двое убитых. Остатки армии эмира отступили к Самарканду, но горожане закрыли перед ними ворота. Когда же к бывшей столице Тамерлана подошли русские войска, самаркандцы сдались.

К. Кауфман поблагодарил жителей от имени государя, а главному судье и духовному главе города кази-каляну вручил серебряную медаль. Из Самарканда 6 мая был выслан небольшой отряд майора фон Штемпеля, который захватил маленькую бухарскую крепость Челек у подножия Нуратинских гор. 11 мая Кауфман снарядил ещё одну, более крупную экспедицию в составе 6 рот солдат и 2 сотен казаков при 4 орудиях под командованием полковника Абрамова. Этот отряд отправился к г. Ургуту, расположенному в 34 км юго-восточнее Самарканда.

12 мая отряд столкнулся под стенами города с большим бухарским войском, которому и нанес сокрушительное поражение. После этого солдаты Абрамова штурмом взяли город, частично рассеяв, частично истребив его гарнизон. 14 мая экспедиция вернулась в Самарканд. 17 мая русские заняли Ката-Курган, в 66 км северо-западнее Самарканда. Все эти успехи очень испугали правителей города Шахрисабза. Этот крупный ремесленный и торговый центр, родина великого воителя Тамерлана, не раз пытался сбросить власть бухарских эмиров. Теперь шахрисабзские беки решили, что с властью Бухары покончено, но необходимо избавиться от русских. Для этого они поддержали сына эмира Абдул-Малика.

27 мая 10 тысячное войско шахрисабзцев атаковало у кишлака Кара-Тюбе, недалеко от Самарканда, отряд полковника Абрамова (8 рот и 3 сотни казаков). Но было отброшено. Это столкновение ободрило эмира Музаффара, посчитавшего, что настало время для реванша. 2 июня 1868 г. на Зирабулакских высотах, между Катта-Курганом и Бухарой произошло решающее сражение эмирского войска с отрядом самого Кауфмана. Деморализованные прежними неудачами бухарцы действовали крайне нерешительно и вновь потерпели поражение. Дорога на Бухару была открыта, а сам Музаффар собирался бежать в Хорезм.

Однако, Кауфман не мог атаковать эмирскую столицу, так как в тылу у него самого неожиданно возник очаг сопротивления. Отправляясь к Зирабулакским высотам, генерал-губернатор оставил в Самарканде очень небольшой гарнизон, состоявший из 4 рот 6-го линейного батальона, 1 роты саперов и 2 артиллерийских батарей под общим командованием майора Штемпеля. Кроме того, в городе находились нестроевые и больные солдаты 5-го и 9-го линейных батальонов, а также подполковник Н. Н. Назаров, который из-за частых ссор с сослуживцами подал прошение об отставке, но уехать не успел. Всего русский отряд насчитывал 658 человек, среди которых был и видный художник-баталист В. В. Верещагин в чине прапорщика.

#2июня@mirror_history эту горстку русских воинов осадила 25 тысячная армия под началом Баба-бека, пришедшая из Шахрисабза. В союзе с шахрисабзцами выступил 15-тысячный отряд киргизов во главе с Адилем-Дахты, а также восставшие жители Самарканда, численность которых также достигала 15 тысяч. Таким образом, на каждого русского воина приходилось более 80 противников. Не имея сил удерживать весь город, гарнизон сразу же отступил в цитадель, располагавшуюся у его западной стены.

Толщина стен цитадели достигала в отдельных местах 12 метров и пробить её нападавшие явно не могли. Слабым местом обороны были двое ворот: Бухарские в южной стене и Самаркандские в восточной. Боеприпасы и продовольствие у русского отряда имелись в количестве вполне достаточном для долгой обороны. Первую атаку осаждавшие произвели на Бухарские ворота, которые защищали 77 солдат под началом майора Альбедиля.

Шахрисабзцы трижды пытались выломать ворота и перебраться через стену, но каждый раз их отбивали метким ружейным огнем. Тяжелое ранение получил сам Альбедиль. Наконец, штурмующим удалось поджечь ворота. Одновременно враг наседал и у Самаркандских ворот, где держали оборону 30 солдат прапорщика Машина. Здесь нападавшие также подожгли ворота, попытались через них пройти внутрь, но солдаты выбили их штыками. В разгар боя на помощь защитникам Самаркандских ворот подоспел взвод 3-й роты под началом прапорщика Сидорова, составлявший мобильный резерв. Он помог отразить вражеский натиск, а затем стремительно бросился к Бухарским воротам и поддержал отряд Альбедиля.

Кроме ворот шахрисабзцы пытались проникнуть в цитадель через проломы в восточной стене. Поднимались они и непосредственно на стены, для чего пользовались железными крючьями, которые надевались непосредственно на руки и на ноги. Однако, везде нападавших встречал меткий огонь солдат. К вечеру атаки прекратились, но этот временный успех стоил русским дорого: было убито 20 рядовых и 2 офицера.

Утром 3 июня штурм возобновился. Оборону Бухарских ворот возглавил вместо Альбедиля подполковник Назаров, официально никакой должности не занимавший. Этот офицер имел репутацию человека храброго, но очень дерзкого, заносчивого, не признававшего никаких авторитетов, словом, «истинного туркестанца». Для ободрения солдат он приказал поставить у ворот свою походную кровать, подчеркивая, что и ночью не оставит позиции. Спать Назарову, однако, не пришлось. В 8 ч. утра шахрисабзцы, сломав обгоревшие остатки ворот, разобрали сооруженную русскими баррикаду и захватили одну пушку. Солдаты бросились в штыки, причем впереди всех был В. Верещагин. После ожесточенной рукопашной схватки осаждающие отступили, но вскоре возобновили штурм на других направлениях.

Продолжались нападения и в течение двух последующих дней, причем они сочетались с постоянными обстрелами цитадели. Редевшему от вражеских пуль гарнизону приходилось не только отбивать атаки, но и тушить пожары, заваливать мешками с землей ворота делать вылазки за крепостные стены.

"майор Штемпель...ежедневно по ночам посылал туземцев-гонцов к генералу Кауфману с донесением о тяжелом положении гарнизона. Всего послано было до 20 чел., но добрался до Кауфмана только один. Остальные были перехвачены и убиты или изменили. Кауфману гонец привез лаконичную записку на крошечном кусочке бумаги: "Мы окружены, штурмы непрерывны, потери большие, нужна помощь..." Донесение было получено вечером 6 июня и отряд выступил на выручку немедленно. Кауфман решил идти 70 верст в один переход, останавливаясь только для привалов..." РГВИА. Ф.165. Оп.1. Д.1741. Л. 53-54.

Только 8 июня к Самарканду вернулось войско Кауфмана, обратившее шахрисабзцев и киргизов в бегство. В течение 8-дневной обороны русские потеряли убитыми 49 человек (в том числе 3 офицеров), а ранеными 172 человек (5 офицеров).

10 июня в Самарканд прибыл представитель бухарского эмира для ведения переговоров. 23 июня 1868 г. был заключен мирный договор, по которому Бухара признала за Россией все ее завоевания с 1865 г., обязалась уплатить 500 тыс. руб. контрибуции и предоставить русским купцам право свободной торговли во всех городах эмирата. Из захваченных в 1868 г. территорий был образован Зеравшанский округ с двумя отделами: Самаркандским и Катта-Курганским. Главой округа и руководителем военно-народной администрации был назначен А.К. Абрамов, произведенный в генерал-майоры.

Бухарский эмират был поставлен в вассальную зависимость от России. Когда старший сын Сеид Музаффара Катты-Тюря, недовольный условиями договора 1868 г., поднял мятеж против своего отца, на выручку эмиру пришли русские войска. 14 августа 1870 г. отряд А.К. Абрамова штурмом взял Китаб столицу шахрасябских беков, задумавших отложиться от Бухары. В 1873 г. под протекторат России попало Хивинское ханство.

Правители вассальных государств Средней Азии послушно следовали в фарватере политики России. Да и не мудрено! Ведь подвластное им население стремилось не к независимости, а, наоборот, к вхождению в состав Российской империи. Их собратья на территории Туркестана жили гораздо лучше: без феодальных усобиц, могли пользоваться достижениями российской промышленности, агротехники, культуры, квалифицированной медицинской помощью. Строительство дорог, особенно железной дороги Оренбург-Ташкент, способствовало бурному развитию торговли, втягиванию среднеазиатского региона в общероссийский рынок.

В.В.Верещагин. После неудачи. 1868 год

1868 год. 14 июня (2 июня ст.ст.) русский отряд генерал-лейтенанта К. П. Кауфмана численностью около 2 тысяч человек на Зирабулакских высотах нанес решающее поражение 35-тысячной бухарской армии. После этого Бухаре пришлось просить мира и принять условия Российской империи.

«Добившись осуществления своих целей в отношении Кокандского ханства, царское правительство уделило все внимание утверждению господства над Бухарой.

Положение в Бухарском ханстве было очень напряженным. Уже в первой половине 1868 г. в Бухаре и Самарканде, как в свое время и в Ташкенте, определились две группировки среди господствовавших кругов ханства. Бухарское духовенство и феодальная верхушка требовали от эмира решительных действий против России. Они делали ставку на старшего сына эмира Абдулмалика, по прозвищу Катта-тора, обвиняя Музаффара в слабости и вялости. Опираясь на многочисленных учеников мусульманских религиозных училищ, духовенство издало фетву (указ) о «священной войне» — газавате против Российской империи.

Противоположную позицию занимало бухарское купечество, торговые и ремесленные слои Бухары и Самарканда. Заинтересованные в развитии экономических связей, они стремились к быстрейшему урегулированию конфликта.

В борьбе этих группировок победа оказалась на стороне более могущественного духовенства и феодальной аристократии. В апреле 1868 г. возглавляемые эмиром бухарские войска вышли к р. Зеравшан, оставив в тылу у себя Самарканд. С востока туда подошли царские отряды под командованием Кауфмана. Эмир требовал возвращения Джизака и других занятых царскими войсками городов, а туркестанский генерал-губернатор настаивал на принятии Бухарским ханством договора об отказе от территориальных претензий и на выплате значительной контрибуции.

Царь и Военное министерство одобрили наступательный план действий, предложенный Кауфманом.

1 мая 1868 г., ссылаясь на то, что эмир не отвел свои войска от Зеравшана в глубь бухарской территории, туркестанский генерал-губернатор отдал приказ о форсировании реки. В тот же день бухарская армия отступила. Русские войска без сопротивления овладели Самаркандом, откуда Кауфман послал донесение Александру II о взятии города.

Преследуя эмира, царские войска 11 мая 1868 г. заняли г. Ургут, а через пять дней — Катта-Курган, последний крупный город на подступах к столице ханства Бухаре. 2 июня 1868 г. на Зирабулакских высотах, между Катта-Курганом и Бухарой, произошло решающее сражение, в котором бухарские отряды потерпели поражение. Дорога на столицу ханства была открыта, но народное восстание в Самарканде, где Кауфман оставил небольшой гарнизон, заставило его повернуть обратно на выручку осажденного в городе русского отряда.

Впрочем, это не оказало существенного влияния на дальнейший ход событий. Бухарское ханство было вынуждено капитулировать. 23 июня 1868 г. между Российской империей и Бухарой был заключен мирный договор. Бухарское правительство официально признало вхождение Ходжента, Ура-Тюбе и Джизака в состав Российской империи. Русским подданным предоставлялось право свободной торговли и учреждения торговых агентств в ханстве, проезда через его территорию в другие государства, а также гарантировалась безопасность личности и имущества. Царское правительство добилось принятия эмиром пункта о выплате 500 тыс. руб. контрибуции. Для; обеспечения выплаты оно объявило о временной оккупации Самарканда и Катта-Кургана, из районов которых был образован Зеравшанский округ (в составе Самаркандского и Кат-та-Курганского отделов)».

Цитируется по: Халфин Н.А. Политика России в Средней Азии (1857-1868). — М.: Издательство восточной литературы, 1960. С.231-232

История в лицах

Письмо персов генерал-адъютанту Кауфману:
Его Превосходительству Командующему войсками Туркестанского военного Округа Генерал-адъютанту Фон Кауфману 1му

Персиян 15 человек, просительное письмо

По случаю предстоящего похода против Хивы, мы имеем ревностное желание участвовать против Хивы, а потому осмеливаемся все покорнейше просить Вашего Превосходительства о принятии нас Джигитами. Мы участвовали, Ваше Превосходительство, (в походе) против Самарканда на Зирабулакских высотах никогда не сделали измену.

Цитируется по: Центральный государственный архив Республики Узбекистан, Фонд И-1, Канцелярия Туркестанского генерал-губернатора. Опись-20, Дело-6493, № 27

2 мая (старый стиль) 1868 года русские войска заняли один из древнейших городов Средней Азии - Самарканд, расположенный на юго-востоке современного Узбекистана. Город этот более двух тысяч лет являлся ключевым пунктом на Великом шелковом пути между Китаем и Европой и в свое время был столицей империи Тамерлана. С конца XVIII века этот красивейший город находился во власти династии Мангытов, правящей Бухарским эмиратом.

Занятие Самарканда произошло в ходе присоединения Средней Азии к Российской Империи. К этому времени Кокандское ханство, занимавшее территорию современных Узбекистана, Таджикистана, Киргизии и южного Казахстана уже было занято русскими войсками, что вызвало недовольство бухарского эмира, ранее всячески способствовавшего ослаблению своего соседа. Как отмечал герой среднеазиатских походов генерал Д.И.Романовский, «они не скрывают уже ненависти друг к другу, все бухарские и кокандские посланцы, бывшие у меня в последнее время, не раз выражали мне готовность помогать нам в случае нашего наступления: кокандцы - при наступлении на Бухару, а бухарцы - при наступлении на Коканд» . И хотя бухарский эмир тут же поспешил воспользоваться русскими успехами против кокандцев и занял Коканд, присутствие по соседству наших войск его, естественно, не устраивало. В итоге бухарский эмир потребовал от России очищения завоеванных земель, конфисковал имущество торговавших в Бухаре русских купцов и задержал русское посольство.

После публичного оскорбления русской миссии и объявления бухарским эмиром «священной войны» России, генерал Д.И.Романовский в мае 1866 года нанес бухарцам первое сокрушительное поражение. «Кампания 1866 года генерала Романовского была сокрушительной, - писал известный военный историк А.А.Керсновский. - 8 мая он разбил бухарские войска при Ирджаре, 24-го овладел Ходжеятом, 20 июля приступом взял Ура-Тюбе, а 18 октября внезапным и жестоким штурмом покорил Джизак. В трех этих беспощадных штурмах русские войска, лишившись 500 человек, положили на месте 12000 азиатов. (...) Потеряв Джизак, бухарцы бежали к своей столице - Самарканду и поспешили вступить в переговоры о мире. В безрезультатных переговорах прошел весь 1867 год. Бухарцы их намеренно затягивали, стремясь выиграть время и набрать новую армию...»

В итоге, достичь мира так и не удалось, бухарские отряды продолжали сопротивление, перехватывали почту и устраивали набеги. Русская же власть прекрасно понимало, что любые уступки с ее стороны в данных условиях только подорвут веру в могущество империи, так как главным авторитетом для местного населения была сила. «Весна 1868 года началась тревожно, - вспоминал очевидец. - Эмир объявил газават (священная война) и усилил свои нападения. Вскоре вооруженные скопища бухарцев появились по всем направлениям, так что почту приходилось отправлять при сильных конвоях; волнение в народных массах росло, и наше положение во вновь завоеванном крае становилось опасным» . «Злая воля Бухары стала очевидной - эту злую волю надлежало сломить» , - утверждал в свою очередь Керсновский. Поэтому генерал К.П.Кауфман принял решение о взятии Самарканда - крупнейшего города Бухарского ханства. Соотношение сил противоборствующих сторон было далеко неравным. Самарканд охраняло до 60 тыс. человек, в то время как в отряде Кауфмана было всего лишь 4 тыс. солдат и 10 орудий. Однако это обстоятельство не остановило Кауфмана, ибо имеющийся опыт боев в Средней Азии показывал - численность неприятельских войск большого значения не имеет.

Не надеясь на прочность городских стен, построенных еще при Тамерлане, бухарский эмир принял решения встретить русский отряд на подступах к городу. Позиция бухарцев прикрывалась с фронта быстрой и многоводной рекой Зарявшан с тонкими берегами, перерезанными множеством арыков.

1 мая 1868 года русский отряд, приблизившись к реке Зарявшан, был встречен неприятелем в садах, которые тянутся по обоим берегам этой реки, нов ходе перестрелки бухарцы были потеснены. Явившемуся в наш лагерь парламентеру генерал Кауфман заявил, что остановит свои войска только на противоположной стороне реки и посоветовал эмиру отвести свои войска, не дожидаясь русского штурма. Не получив на свое требования никакого ответа и увидев, что бухарцы стягивают свои войска для защиты переправы, Кауфман приказал войскам двумя колоннами переходить реку. «Под сильным ружейным и орудийным огнем, угрожаемые к тому же атаками с флангов, обе колонны перешли по грудь в воде несколько рукавов реки Зарявшан и отважно пошли на приступ неприятельской позиции, которая вся изрыта была траншеями для стрелков» , - вспоминал участник событий. Русская пехота под командованием генерала Н.Н.Головачева на глазах у неприятельских полчищ перейдя Зеравшан, сходу ударила в штыки, овладев высотами Чапан-Ата и обратив бухарцев в бегство. «Неприятель ретировался очень быстро, - писал очевидец, - так что, взойдя на высоты, мы увидели только мелькавшие пятки удиравших ».

«Русские войска, двинутые вперед двумя колоннами: генерала Головачева и подп. Абрамова, преодолели все преграды, преодолели огонь 40 орудий, прошли по грудь в воде по отысканным под огнем бродам через Зеравшан и его притоки, и с неудержимою отвагою ударили на бухарцев, сидевших в глубоких траншеях, - писал участник похода против бухарцев генерал А.Н.Куропаткин. - Странный вид представляли эти горсточки наших солдат, окруженные и разъединенный тучею бухарских всадников, все подвигавшиеся вперед к позиции, признававшейся неприступною и занятой в 10 раз сильнейшим противником. Но такова сила духа, такова отвага, не знающая невозможного, русских войск, что уже одно это безостановочное движение вперед наших колонн поколебало сердца бухарцев, стало представляться и им неотразимым. Действительно, когда наши войска, перейдя последний проток, с криком "ура" бросились на длинные линии бухарцев в штыки, все бежало, оставив нам 21 орудие и массу оружия Наша потеря составила около 40 человек».

C этой стремительной русской атакой связан анекдотический случай. Как сообщает историк А.А.Керсновский, в этот бой русским бойцам пришлось идти сразу же по переходе реки. «Солдаты набрали полные голенища воды, разуваться же и вытряхивать воду не было времени. Наши линейцы становились на руки, и товарищи трясли их за ноги. После этого сразу пошли в штыки на бухарцев. "Халатники" решили, что постигли секрет русской тактики, и месяц спустя при Зарабулаке, подойдя на ружейный выстрел, их первые ряды стали головой вниз, тогда как задние добросовестно стали трясти их за ноги. По совершении этого обряда в победе никто из них не сомневался» ...

Дело на Самаркандских высотах длилось недолго. Противник был полностью деморализован и в тот же день к генералу Кауфману прибыла депутация из Самарканда, изъявившая полную покорность. На следующий день, 2 мая, Самарканд был занят русскими войсками. «Все мы "завоеватели" Самарканда следом за главным начальником отряда генералом Кауфманом расположились во дворце эмира, - вспоминал художник В.В.Верещагин, находившийся в то время при штабе командующего. - Комнаты генерала Кауфмана и наш дворик сообщались со знаменитым тронным залом Тамерлана».

Однако военные действия против Бухарского эмирата на этом не закончились. Оставив в Самарканде гарнизон, Кауфман вместе с генералами Головачевым и Романовским двинулись дальше на юг, разбив 18 мая бухарцев при Катта-Кургане, а 2 июня, по словам Керсновского, «доконал армию эмира в жесточайшем степном побоище на Зарабулакских высотах» . В ходе последнего сражения из двухтысячного русского отряда погибло 63 человека, в то время как 35-тысячное войска бухарцев не досчиталось 10000 бойцов.

Но в день Зарабулакской битвы произошло восстание в Самарканде, а сам город был обложен 40-тысячным войском. По свидетельству Куропаткина, «взятие у русских Самарканда и освобождение трона Тамерлана должно было послужить к общему поголовному восстанию мусульман во всех наших владениях» , поэтому «положение было весьма серьезное, и малейшая неудача русских войск могла послужить искрою к общему пожару» . Русский гарнизон, оставленный в городе, представлял собой лишь 6-й Туркестанский линейный батальон в 558 человек (включая нестроевых и музыкантов), 95 саперов, 25 казаков и 94 артиллериста с 2 орудиями и 2 мортирами, что, впрочем, не помешало ему отбить штурмующие Самарканд орды противника.

«Первый напор был страшен, - вспоминал участник событий, - дружный натиск на Самаркандские и Бухарские ворота, которые только успели затворить, грозные, неумолкаемые крики осаждавших, со стороны которых играли зурны, били барабаны, гремела труба - все это составляло только начало» . В течение 6 дней гарнизон крепости отражал атаки осаждавших, пока 8 июня войска Кауфмана не возвратились к Самарканду. «Шесть дней защиты Самарканда, - писал Керсновский, - навсегда останутся блистательной страницей в летописях и традициях туркестанских войск. 7 июня вернувшийся из-под Зарабулака Кауфман выручил этих храбрецов и поступил с Самаркандом с примерной строгостью» .

Потрясенный неудачами эмир запросил мира, и Бухара признала над собой протекторат России. По мирному договору 23 июня 1868 года Бухарское ханство должно было признать за Россией кокандские земли, уступить приграничные территории, включая Самарканд, оплатить русским военные издержки, обеспечить безопасность наших купцов, отменить рабство и стать вассалом российского Императора, который, в свою очередь, оказывал хану поддержку во время смут и волнений. Таким образом, при сохранении внутренней автономии Бухарское ханство фактически подчинялось «белому Царю». Заключенный с бухарцами мир поддерживается и теперь. «Владея Самаркандом, мы владеем всею водою Бухарского ханства, - писал в 1899 г. А.Н.Куропаткин. - Такая зависимость дает нам власть мирно править бухарцами уже 30 лет и делает эмира нашим вассалом. Мало того, мы сами несколько раз поддерживали власть эмира силою оружия против непокорных подданных».

Подготовил Андрей Иванов , доктор исторических наук